В августе 2013 года досточтимый Тензин Гаче (Брайан Ройтер) стал одним из очень немногих западных людей, допущенных к участию в дебатах «рик-чунг», состоявшихся в монастырском университете Сера Дже в Южной Индии. Эта традиция была установлена в XVII веке регентом Пятого Далай-ламы Деси Сангье Гьяцо. Досточтимый Гаче, американский монах, на момент написания статьи отучившийся шесть лет на степень геше в тибетском монастыре Сера Дже, входит в число монахов, преуспевших в заучивании текстов наизусть и философском диспуте. Он стал одним из шестнадцати одноклассников, вошедших в 118 монахов, которые в 2013 году были отобраны для участия в диспутах «рик-чунг». В этой статье досточтимый Гаче рассказывает о жизни монахов, обучающихся на степень геше и о том, как ему удалось стать «рик-чунгом».
Досточтимый Тензин Гаче и его партнер по диспутам
досточтимый Тхубтен Намдак (первый слева) перед дебатами.
Монастырь Сера, Индия. 4 августа 2013 г. Все фотографии из личного архива Тензина Гаче.
– Ге вай ше ньен чен по тен зин га че данг ге вай ше ньен чен по тхуб тен нам дак ньи гел таг су дрен пар жу! (Геше Тензин Гаче и геше Тубтен Намдак, выходите на диспут!)
Стоя на высоком деревянном троне перед собранием в несколько тысяч монахов, настоятель монастыря Сера Дже вызвал меня и моего партнера. После простираний мы надели наши да-гамы (тяжелые шерстяные накидки) и по центральному проходу осторожно проследовали к трону. Коснувшись лбом головы настоятеля, мы вернулись в центр собрания. Мой партнер остановился во втором проходе, а я в центральном. Не торопясь, я (по-тибетски) начал декламировать свой тезис для предстоящих дебатов: «Бодхичитта – это желание достичь совершенного и полного пробуждения ради блага других…». Выразив знаки почтения индийским и тибетским учителям прошлого, я привел классическое определение бодхичитты – ее исходное описание в Слове Будды, сутрах; ее толкование в трудах индийских учителей, Нагарджуны и Асанги; ее определяющие характеристики; классификацию и оказываемое полезное воздействие, дополняя каждую тему цитатами из индийских трактатов. Под конец, сделав короткое резюме, я прочел строфу из «Мадхьямака-аватары» наставника VII века Чандракирти:
Развернув свои широкие белые крылья двух видов бодхичитты – относительной и абсолютной,
Царь лебедей летит во главе обычных лебедей.
Движимый вперед мощным ветром добродетели,
Он переносится на далекий берег океана достоинств Победоносных.
Двумя месяцами ранее мы с моим партнером по диспуту были отобраны комиссией из десяти судей в число участников диспута «рик-чунг». Это особенный титул, присуждаемый шестнадцати лучшим участникам диспутов на шестой год обучения на звание геше в монастыре Сера Дже. Рик-чунг буквально означает «малые рассуждения» не из-за пренебрежения к участникам, но скорее для того, чтобы избежать путаницы с рик-чен, «великими рассуждениями», – схожим титулом, присуждаемым в последний, двадцать пятый год обучения по монастырской программе. Хотя попасть в число рик-чен – наивысшая честь, вокруг дебатов рик-чунг куда больше ажиотажа, возможно, потому что это момент наступления зрелости для младшего класса – время, когда он может представить своих лучших спорщиков всему монастырю. Риг-чунг – это также первый намек на завершение очень долгого пути становления геше-лхарамбы. В ознаменование этого участники диспута надевают желтую донка (рубашку) геше, а также традиционную закругленную шапку и да-гам. Выпавшая мне честь называться рик-чунгом была самой высокой за всю мою жизнь – кульминацией длительного процесса, который я и вообразить не смел, когда начинал этот путь.
Когда, протомившись три месяца за пеленой индийских муссонов, в конце августа солнце, наконец, вернулось на небосвод, Раджани Экспресс уже мчался к вокзалу Ешвантпур в восточной части Бангалора. Дождливым вечером тремя днями ранее я выпорхнул из Дхарамсалы, не будучи уверен в том, что не слишком поспешил с принятием решения последовать совету моего учителя и отправиться на юг. Чоден Ринпоче, правда, рекомендовал мне перед поступлением в монастырь посвятить два года изучению тибетского языка, но всего полгода спустя после посвящения в монахи в Маклеод Ганже, я почувствовал внутренний рывок мое сердце словно соединилось с монашеской общиной (Сангхой), и теперь меня неудержимо туда тянуло. Голос сомнения все еще слышался в моей голове, когда я спустился с верхней полки вагона и вместе с пассажирами вышел в тропический ад индийской железнодорожной станции. Шел 2006 год.
Несмотря на необъяснимые силы, призвавшие меня в монастырь и убедившие там остаться, первые годы, проведенные в Сера, были совсем непростыми. Меня мучили серьезные сомнения по поводу всей монастырской системы в тибетской традиции. Во многих направлениях буддизма обучение считается полезным, но теоретически может привести и к неверному толкованию учения Будды. Сам Будда предупреждал, что ученик, сосредоточенный исключительно на философских изысканиях, подобен тому, кого пронзила стрела и кто не станет исцелять свою рану, пока не узнает изготовившего ее мастера. Изначально решение стать монахом родилось у меня во время ретрита в монастыре Тхит Нат Хана в «Деревне Слив» во Франции. Тхит Нат Хан предупреждает: «Высшее понимание это пробужденный ум. Это не те знания, что вы можете получить в университете или даже институте буддологии. В некоторых институтах буддологии монахи и монахини втискивают в свои головы так много знаний. Преподаватели бесконечно что-то рассказывают, студенты бесконечно записывают, но такое преподавание имеет мало общего с повседневными страданиями и трудностями. Когда я вижу послушника, усиленно корпящего над университетскими заданиями, я знаю, в будущем его ждет немало сожалений и трудностей». [1]
Тибетская (и особенно гелугпинская) традиция, наоборот, сравнивает медитацию без изучения [философии] с восхождением калеки с больными руками на неприступную скалу. Монастырь отражение этого представления: изучение [философии] и диспуты определяют здешний режим дня, громкие хлопки руками и выкрики логических выводов резко контрастируют с покоем, скажем, тайского лесного монастыря. Мои сомнения не были лишь трудностями адаптации, и я рассказал об этом Чодену Ринпоче, так как именно по его совету мой выбор пал на монастырь Сера. Ринпоче одобрил мое сильное желание уйти в затвор, но отметил, что если бы перед этим я закончил учебную программу монастыря Сера, то мой затвор имел бы более глубокий смысл. Он порекомендовал не сразу приступать к освоению этой программы, но продолжить занятия тибетским языком и решить для себя, когда я буду готов.
Чуть больше года спустя, все еще продолжая мучительно метаться из стороны в сторону, я позаимствовал у друга запись занятий с геше Нгавангом Сангье, одним из самых популярных преподавателей Сера Дже. Слушая его воодушевляющее выступление, я вновь ощутил внутренний рывок и, несмотря на протест со стороны интеллекта, вскоре принял решение попасть на его занятия, что означало вынужденное поступление на курс философского диспута.
Чтобы унять cвои сомнения, я старался думать о трех вещах: 1) если Миларепа добросовестно следовал, казалось бы, непонятным наставлениям своего гуру, Марпы, и достиг великой цели, то я, уж само собой, мог бы последовать куда более вразумительному совету моего наставника и начать заниматься по учебной программе монастыря Сера; 2) если у тибетцев действительно есть путь к просветлению, кто-то должен стать частью их монастырской системы, чтобы иметь возможность понять и донести это сокровище до других; и 3) дисциплинарный кодекс Сера Дже гласит: «Даже если ум человека пребывает в неконцептуальном самадхи блаженства и ясного (света), необходимо восстать из того самадхи и слушать